— Хотите играть? Играйте на свежем воздухе! — говорила мама и гнала их во двор, не задумываясь о том, что в определенной близости от Капотни воздух был далек от самых скромных норм экологии.
Квартира для него с детства была местом, где можно отоспаться, поесть и просто перезимовать. Никакого романтичного флера и ностальгических нежностей.
И вот он всего-навсего пихнул в рот ложку выпечки, и тут же скис, как просроченное молоко. Сладкая, шоколадная сдоба, самой идеальной консистенции: не слишком сухая, не слишком клеклая, и крем не приторный, а ровно такой, как нужно, чтобы есть, есть, есть и потом еще облизать коробочку. И Ника, довольная, сидит напротив, подперев подбородок руками. Смотрит на него с умилением, радостью, как будто он не торт ест, а сыпет самыми изысканными комплиментами.
Спроси сейчас кто-нибудь Пашу, как его зовут, он вряд ли смог бы ответить. И не просто потому, что рот был набит до упора. Просто мозговая деятельность исчезла, и в голове звучало только блаженное «Ням-ням-ням». Эту картинку: торт, улыбающаяся Ника, яркое весеннее солнце, заглянувшее в кухню, — Паша, наверное, запомнит навсегда. Один из тех редких моментов, в которые наверняка потом захочется вернуться. И если однажды он попадет на прием к психоаналитику, и не исключено, что произойдет это по вине Карташовой, а тот предложит закрыть глаза и подумать о чем-то хорошем, Паша вспомнит именно этот момент.
Глава 13
21 мая 22:18
#цветыжизни #детскаянеожиданность
Бесконечно можно смотреть на три вещи: как горит огонь, как течет вода, и как мужчина укачивает ребенка. Последнее, правда, доводится увидеть не каждому.
Никита уснул только часам к десяти. Наигрался, накупался, наелся и, получив любимую пустышку, блаженно уснул, раскинув ручки. А тем временем у Ники было ощущение, что ее пару раз основательно провернули через мясорубку.
Это все пресловутая женская сердобольность. Нет бы накормить Пашу тортом и уйти. Он с алчным блеском в глазах уничтожил добрую половину, выпил две кружки чая, и его разморило. Сидел с сонным видом, честно делал вид, что слушает ее, а сам отчаянно моргал.
И она сдалась. Со времен операции всякая мысль о Паше, как о хирурге, вызывала благоговейный трепет. Может, он что-то вшил ей под кожу? Чип обожания врачей? Иначе как объяснить, что стоило ей подумать о том, как он спасал жизни на суточном дежурстве, и она тут же отправила его спать? Он из вежливости немного попререкался, пытался убедить ее, что только секундочку просто полежит, но едва коснулся головой подушки, как рот приоткрылся, веки сомкнулись, и он смачно засопел.
Ника утащила манеж с ребенком в другую комнату, позвонила маме и получила полный инструктаж. Для надежности еще и сверилась с интернетом, почитала про полугодовалых детей: что они едят, что умеют, во что с ними надо играть. Даже посмотрела видео.
Потом расстелила на полу одеяло и, плюнув на свой наряд, уселась рядом с Никитой, разыгрывала с его игрушками теремок и выдала все, что помнила из Барто. Когда начало смеркаться, подумала, что хорошо бы чем-то накормить Пашу, когда он проснется. Да и у самой в желудке урчало, когда малыш пил свою смесь, причмокивая. Поэтому усадила Никиту в автокресло, взяла с собой на кухню и, изучив содержимое Пашиного холодильника, все-таки заказала пиццу.
Нет, в глубине морозилки она нашла слипшийся комок пельменей и кусочек чего-то, что могло быть как салом, так и чем угодно другим. На дверце холодильника стояли лекарства, и половина из них приказала долго жить еще до начала нового тысячелетия. Зато была довольно свежая финская водка, вскрытая банка со шпротами и несколько яиц. На них, правда, дата проставлена не была, поэтому Ника не рискнула затеять омлет, чтобы не напороться на дохлых птенцов или что еще могло завестись под скорлупой за годы хранения.
На пиццу она набросилась, почти как Паша на торт. Съела два куска и только потом вспомнила, что хорошо бы разбудить и хозяина квартиры. Но Исаев спал так сладко и беззаботно, что у нее не поднялась рука. Тогда она, напевая что-то Никите, чтобы он не скучал, — а он показал себя на редкость спокойным ребенком, и оставалось только догадываться, чем так довел его родной дядюшка, — немного прибралась в коридоре и на кухне. Разложила прилично обувь, расставила посуду, отскребла кофе с плиты, который явно выкипел там еще в античные времена. Потом не выдержала и вымыла окно. Шов немного заныл от стараний, но по-другому Ника там просто не могла находиться. Не то, чтобы у Паши царил жуткий беспорядок. Просто казалось, что жильцов кто-то спугнул и неожиданно выгнал из дома, и с тех пор там не ступала нога человека.
Время шло к вечеру, чем еще развлечь Никиту, она не представляла. Поэтому оттерла ванну с содой, не решившись воспользоваться серьезными химикатами, и взялась за купание. Вода ребенку нравилась, он плескался, хлопал по поверхности, и все бы ничего, не преврати он Нику в мокрую насквозь кикимору. Тушь размазалась, уложенную челку прибило ко лбу, платье липло и свисало самым жалким образом. И все же Ника была собой довольна.
Первый раз наедине с маленьким ребенком — и вроде все обошлось! Да, один раз он чуть не нырнул под воду, выскользнув из рук, и она чуть не умерла от ужаса. Но ведь поймала! А он засмеялся, решив, что это была игра, и принялся вырываться с удвоенной силой. Тогда она сдалась: вытащила его из воды, завернула в полотенце и прижала к себе.
Теплый, мокрый, он приятной тяжестью оттягивал руки. Ника привыкла считать себя продвинутой особой, мечтала, как будет штурмовать мир бизнеса, распихивая локтями шовинистов, которые в нем обосновались. Будет самой настоящей бизнес-леди: умной, сдержанной и успешной. Станет равной Марку Веселовскому.
А сейчас все это вдруг показалось несусветной ерундой, чем-то фальшивым и надуманным. И абсолютно бесполезным. Вот он: настоящий маленький человечек. Смеется и трогает крошечными розовыми пальчиками ее лицо, и слаще запаха она никогда в жизни не ощутит. Ни от одной новой папки с документами не пахло приятнее, чем от этого пухленького щекастика с пушистой макушкой.
И Ника одела в его в комбинезончик с осликом, приготовила смесь и покормила. И еще какое-то время сидела, машинально покачиваясь, хотя он и не думал капризничать. Уткнулась носом в шелковистые волосики и думала о чем-то своем, а внутри все разрывалось и переворачивалось. Ей не хотелось отпускать ребенка, уезжать, хотелось все время вот так сидеть с ним, хотя еще несколько часов назад она не подозревала о его существовании. Неужели она всего-навсего раба инстинктов? Интересно, был бы ребенок Марка, о котором она так долго мечтала, таким же сладким? И были бы рядом сам Марк? Смотрел бы на малыша так же взволнованно и восхищенно, как Паша? Корчил бы ему рожицы? Или отдал бы нянькам, не изменив своему образу жизни?
В очередной раз Ника увидела себя со стороны и поразилась глупости собственных фантазий. Отчего-то теперь она сильно сомневалась, что из Марка вышел бы хороший отец.
Уложила задремавшего ребенка в кроватку. Он поморщился во сне, сделал жалобное личико, и, испугавшись, что он вот-вот заплачет, она наклонилась, тихонько погладила его, дала пустышку. И вот она, долгожданная минута свободы. А Ника еще долго не решалась отойти, любуясь на беззаботного спящего младенца и пытаясь разобраться, откуда внутри это непонятное щемящее чувство.
Пора было уходить, но она не решалась. Что-то держало ее. Она убеждала себя в том, что жалеет Пашу, который вдруг проснется ночью от детского плача и не сможет сориентироваться. Заглянула в его комнату: он дрых в той же позе, что и ложился. Она прикрыла его пледом, он только причмокнул и повернулся на бок. И тогда Ника плюнула на все сомнения, за и против, на объяснения, которые, очевидно, придется давать с утра, и вернулась к ребенку. Взяла из шкафа одну из Пашиных футболок, переодела мокрое платье и улеглась на диван рядом с кроваткой, завернувшись в покрывало. Но уснула не сразу: все смотрела через сетку на маленького человечка и гадала, будет ли у нее однажды такой? И справится ли она? Одно дело — пару часов, а если вот так каждый день? И обо что ударилась головой Катя, когда решила доверить сына брату? Одному Богу известно, чем бы все закончилось, если бы Ника именно сегодня не вспомнила про торт.